Фан-клуб - Страница 63

Нелли встала позади нее и начала расстегивать белую блузку на спине.

Шэрон, придя в лирическое настроение, продолжала:

— Помнишь того психоаналитика, с которым мы встретились несколько лет тому назад, Нелл? Где же это было — ох, на обеде в Белом доме, вспоминаешь? Тот, который сказал, что ему не нравится лечить актрис и актеров? «Продолжаешь с него снимать слой за слоем, всегда надеешься дойти до сердцевины, до реального человека, спрятанного под всеми его театральными обличьями. И когда доберешься до него, что там находишь? А ничего. Никого. Там нет реального человека». Боже, как напугали меня эти его слова, на несколько месяцев, не меньше. Полагаю, именно поэтому теперь я чувствую себя вновь уверенной в себе. Я очистилась от этих слоев. И нашла реальную личность, человеческое существо, мою личную сущность, себя в себе. И полюбила и стала уважать эту личность. Узнала, что она может стать независимой и поступать по собственному разумению. Это неплохо. Фактически, это чертовски хорошо.

Она обернулась, придерживая на плечах расстегнутую блузку.

— Спасибо, Нелл. — Она слегка обняла свою подружку одной рукой. — Независимой я могла бы стать, но не знаю, что бы делала без тебя. Спокойной ночи. Отдохни сама как следует.

Шэрон Филдс стала подниматься по крытым коврами ступеням лестницы, ведущей к ее спальне на втором этаже. Она вспомнила о снимках ее владений, появившихся в одном из центральных журналов несколько лет тому назад. На двухстраничном развороте поместили снимок ее спальни, сделанный широкоугольным объективом. На нем крупным планом красовалась ее кровать королевских размеров, под балдахином, покрытая бархатным покрывалом. Текст под снимком гласил: «Если Овальный кабинет Белого дома в Вашингтоне, округ Колумбия, московский Кремль, Государственный дом в Пекине — политические столицы мира, то эта спальня в Бель-Эйре — его сексуальная столица. Роскошная комната, меблировка которой обошлась в 50.000 долларов — это гнездышко, в котором Шэрон Филдс, международная Богиня царства амура, прячется от всего этого, от обожания и страстных вздохов, чтобы поспать в одиночестве».

Она давно ненавидела всю эту рекламную чушь, но, вспомнив об этом сейчас, решила, что последняя фраза оказалась провидческой, и это изумило ее.

— Спать одной.

«Слава Богу, — подумала она, дойдя до площадки. — Благодарю тебя, мистер Бог», — сказала она про себя и с радостью направилась к спальне.

Через полчаса Шэрон Филдс, переодевшись в розовую, отделанную кружевом ночную рубашку, уютно закутавшись до подбородка в стеганое атласное одеяло, лежала под громадным балдахином в темноте своей спальни, все еще без сна, но уже ощущая сонливость.

Она проглотила и запила водой свой нембутал за десять минут до того, как легла, и знала, что не заснет еще минут десять. Удобно улегшись, расслабилась и вдруг осознала, что ее все меньше и меньше волнуют воспоминания о прошедших ночах — что было хорошо и указывало на душевное здоровье, — и все больше времени она уделяет мыслям о настоящем и мечтам о будущем.

В эту ночь она была весьма довольна собой и чувствовала себя в полной безопасности.

Для нее это было новым ощущением, так как совсем недавно Кровать была символом всего, что она ненавидела в своей жизни. Кровать была ареной, с которой безо всякой любви она начала свое восхождение к успеху. Как только Шэрон прославилась, Кровать стала публичным символом ее личности и привлекала к себе внимание миллионов людей. Для всех них там, снаружи, она была не человеком, как все они, а предметом, вещью, сексуальным объектом — пусть и самым желанным в мире, чье присутствие немедленно ассоциировалось с совершенным сексуальным приемником и чье место было в Кровати и нигде больше.

Сначала она сама добивалась такого образа, но, достигнув его, тщетно пыталась отвязаться от него, отделить себя от образа Кровати. Однако публике это не нравилось, студии — также, и даже ее собственный пресс-агент, Ханк Ленхард, не позволяла ей такое вольнодумство.

Наконец, она нашла в себе способ сжиться с этим образом — положив себя на Кровать любого мужчины — и совершила она это, познав свою сущность, поняв, что она нечто большее, чем объект на Кровати. Совершив такой поступок, она отделила себя от символа этой ненавистной Кровати в своем сознании. Фактически она умудрилась так хорошо это сделать, что теперь могла относиться к своей кровати как к дружественным и гостеприимным небесам покоя, укрытия и отдыха.

Она наслаждалась своей победой, силой воли и ума, которые в конце концов позволили ей существовать, при соблюдении остальными ее собственных правил. Это заняло долгое, долгое время, но, наконец, она смогла сама управлять собой и распоряжаться собственной судьбой. Стала свободной, впервые в жизни, от мужчин и их сексуальных требований, от необходимости насиловать свою личность и поведение, чтобы радовать их.

Впервые в жизни Шэрон смогла делать то, что хотела сама, и так, как ей хотелось. У нее была независимая душа, и, нравилось им или нет, теперь она не только сравнялась с мужчинами, она превзошла их.

После двадцати восьми лет пребывания в оковах и рабстве, знакомого большинству девушек и женщин, ее ум и тело, — да, и тело — принадлежат теперь только ей.

И все же, возможно, чего-то ей недостает. А может быть, и нет. В настоящее время она не испытывает вакуума вокруг себя. Может быть, пока? Возможно, что любви к себе недостаточно для человека, когда чувство обретения нового качества постепенно притупляется. Тогда может появиться потребность в ком-то еще, достойном, добром и нежном, чтобы делить с ним радости каждого дня при пробуждении. Роджер Клэй был ей симпатичен. Задумчивый, часто очень милый, рассудительный человек, хотя он был актером и по-своему эгоистичным человеком. В действительности они разошлись потому, что она была вольнолюбивой и слишком энергично защищала свою с трудом завоеванную независимость.